связал все звенья этой истории в единую цепь.
Возле музея еще растрепанный после дневного сна Стас прихлебывал кофе из термоса.
– Ну что, идем? Постановление об обыске у тебя?
– Подожди, – Лев показал ему пять трубок. – Сейчас преступник сам к нам прибежит и, может быть, даже сам лично принесет монеты.
Крячко недоверчиво покрутил головой.
Они прошли в парк музея, был уже седьмой час вечера, и музей заканчивал свою работу. Последняя группа посетителей влезла в автобус и расселась по своим местам. Как только автобус исчез за поворотом, Лев быстро зашагал к зданию музея. Он расставил трубы вдоль нескольких окон и по очереди поджег на них фитили; черный дым рванул вверх, застилая окна здания. Он потянул Стаса обратно к дорожке:
– Ничего опасного, обычные дымовые шашки. Пара минут – и следа не останется от завесы.
– Если не знать, то выглядит как начало пожара, – напарник с мальчишеским интересом наблюдал, как клубы черного дыма поднимаются вверх и разносятся ветром вдоль здания.
Первой из дверей вылетела девушка в строгом пиджачном костюме, она отбежала от здания на несколько шагов, прижимая к груди свою сумку. На безопасном расстоянии от здания она обернулась, остановилась и удивилась вслух:
– Почему не срабатывает противопожарная сигнализация?
Вслед за ней с тряпкой наперевес выбежала уборщица. Она останавливалась, потом делала пару шагов, оборачивалась и снова отбегала подальше от черной завесы.
Оперативники считали спасающихся:
– Первый пошел, вторая.
«Ну же, давай, спасайся», – мысленно подгонял Лев человека, для кого предназначался весь спектакль.
Последней здание покинула Римма Алексеевна. Хрупкая пожилая женщина осторожно шагала по ступенькам, с трудом волоча горшок с огромной пальмой. Она опустила растение на землю, отдышалась и снова с натугой приподняла свой груз.
Пожарная сигнализация по-прежнему молчала, библиотекарша и уборщица замерли вдалеке, напряженно высматривая, откуда же идет такой дым.
Гуров уверенно направился по дорожке к входу, возле крыльца он аккуратно перехватил из рук музейной сотрудницы тяжелый горшок:
– Добрый вечер. Позвольте, Римма Алексеевна, помогу вам.
Женщина дернулась, но молча позволила забрать у нее пальму.
Лев Иванович кивнул на уменьшающийся поток дыма от шашек вдоль стены:
– Опасность миновала. Вернемся внутрь?
– Что это было? – женщина все еще задыхалась после спешки.
– Проверка, Римма Алексеевна. При пожаре люди всегда стараются забрать самое ценное. У вас вот самое ценное это ваша умирающая пальма. – Гуров держал одной рукой горшок, а второй прошелся по жухлым свернувшимся листьям. Он повернулся и кивнул Крячко. Напарник понял просьбу и встал рядом с пожилой женщиной. Лев Иванович ухватился за ствол дерева свободной рукой.
– Давайте не будем мучить деревце, Римма Алексеевна. – Он с силой вытянул толстую палку со сгнившим пучком корней, отшвырнул его в сторону и из земли, находившейся в горшке, потянул за торчащий край какого-то прямоугольного предмета. – Ведь дерево лишь прикрытие, а в земле альбом с настоящими монетами коллекции князя Разумовского.
Лев отряхивал запакованный в пленку альбом, с которого летели комки земли и капли влаги, а сотрудницы музея замерли от шока. Полковник Крячко тоже застыл в удивлении. Сама же пожилая женщина сохраняла самообладание, она лишь строго поджала губы:
– Аккуратнее, не повредите пленку, там всего лишь два слоя.
– Я очень стараюсь, – откликнулся Лев Иванович.
– Идемте в кабинет, – женщина тяжело вздохнула и сделала шаг к входу в музей. – Лучше промокнуть альбом полотенцем, у меня есть в кабинете. Наконец-то он будет вне опасности.
Крячко подхватил библиотекаршу и уборщицу под руки:
– Дамы, пожар отменяется. Прошу вас вернуться обратно, сейчас будем заполнять протокол выемки вещественного доказательства. Прошу вернуться внутрь, а я пока сделаю пару важных звонков.
Полковник Крячко остался в библиотеке, чтобы встретить экспертов и организовать опрос свидетелей, а Лев Иванович прошел вслед за сотрудницей музея в отдельный кабинет. Там она присела за свой стол и удовлетворенно сказала:
– Кладите альбом сюда, не переживайте, я просто хочу его освободить от пленки и насухо вытереть.
Лев спокойно положил на стол перед женщиной запакованный предмет. Римма Алексеевна миниатюрными ножницами надрезала пленку, вытянула альбом и стала промокать бумажным полотенцем каждое отделение.
– Вот так, чтобы убрать влагу. Она губительна для старинных вещей. Сырость способна разрушить любой шедевр в кратчайший срок. Знаете, эти монеты столько всего пережили… Наводнения, пожары, войны, извержения вулкана, но самое страшное, что с ними случалось, – это человеческая безответственность.
– Никто не идеален, – философски заметил Лев.
– Никто, – согласилась женщина. – Это понимаешь с возрастом, но с возрастом приходит и ответственность за все, что окружает тебя. А если этого не случается, то человек становится источником разрушения мира вокруг себя.
– И кто был источником разрушения мира рядом с вами?
Женщина вздохнула:
– О покойниках или хорошо, или никак. Владимир Ильич был прекрасным сотрудником, научным исследователем. Был, пока не стал директором музея. Человеческие отношения, управление людьми – это не его конек. Если в молодые годы он за счет кипучей энергии и добивался хороших результатов, то с возрастом стал допускать все больше и больше ошибок. Это тот случай, когда человек выбрал не свой путь. Ах, какие монографии он писал, делал неожиданные исторические открытия. И пустил это все прахом, ради власти, которая оказалась ему не по плечу.
– Почему вы так думаете? – Гуров не торопил женщину, выслушивая ее пространные рассуждения. Ему было важно ее доверие для полного понимания картины преступления.
– За последние пять лет Владимир Ильич сильно сдал, разругался со всеми в департаменте культуры, так что наше субсидирование упало практически до нуля, перестал работать над экскурсионным направлением, хотя именно для этого и создаются музеи. Он знал о том, что техническое состояние музея с каждым днем становится все хуже, крыша ветшает на глазах, а это означает сырость, нарушение температурного режима, грибок и плесень, которые губят экспонаты. Знал и ничего не предпринимал, он вообще с каждым годом терял свой академический флер, превращаясь в слабого капризного старика. Он видел во всех врагов, критику руководства воспринимал как попытку отправить его на пенсию. С ним становилось совершенно невозможно работать, словно общаешься с малым ребенком, которым руководят лишь капризы и импульсы.
Ремонт, который ему поручили, был организован из рук вон плохо, даже непрофессионал в этой области заметил бы, что материалы по документам разительно отличаются по качеству в реальности. А о поведении рабочих я даже не хочу говорить, целыми днями по музею рыскали толпы люмпенов в поисках, что можно украсть. Все, что было интересно ремонтникам, – это поменьше поработать да обсудить короткие юбки и глубокие декольте нашей Марьяночки. Я все это прекрасно видела, даже наша увлеченная внуками и